Штольц ("Обломов")

Смотри также Литературные типы произведений Гончарова

—>> Уп. л. Мать Андрея. Русская дворянка; до замужества жила гувернанткой в богатом доме и имела случай быть за границей"; "проехала всю Германию" и смешала всех немцев в одну толпу людей, "способных только на черную работу, на труженическое добывание денег, на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей". На всю немецкую нацию она смотрела, как на толпу патентованных мещан, не любила грубости, самостоятельности и кичливости, с какими немецкая масса предъявляет везде свои тысячелетием выработанные бюргерские права, как корова носит свои рога, не умея кстати их спрятать". "На ее взгляд, во всей немецкой нации не было и не могло быть ни одного джентльмена. Она в немецком характере не замечала никакой мягкости, деликатности, снисхождения, ничего того, что делает жизнь так приятною в хорошем свете, с чем можно обойти какое-нибудь правило, нарушить общий обычай, не подчиниться уставу". "Нет, так и ломят эти невежи, так и напирают на то, что у них положено, что заберут себе в голову, готовы хоть стену пробить лбом, лишь бы поступить по правилам". — "Как ни наряди немца, — думала она, — какую тонкую и белую рубашку он ни наденет, пусть обуется в лакированные сапоги, даже наденет желтые перчатки, а все он скроен как будто из сапожной кожи; из-под белых манжет все торчат жесткие и красноватые руки, и из-под изящного костюма выглядывает если не булочник, то буфетчик. Эти жесткие руки так и просятся приняться за шило или много-много — что за смычок в оркестре". Была недовольна трудовым, практическим воспитанием сына и, "если б только не положительное запрещение" мужа не мешать ему, она бы держала его (сына) возле себя. Она учила Андрея "священной истории и басням Крылова, позднее с ним читала "Телемака" и играла с ним в четыре руки. Она любила видеть Андрея "чистеньким, благовоспитанным мальчиком". В сыне ей мерещился "идеал барина" — "такого, на каких она нагляделась в русском богатом доме, и тоже за границей, конечно, не у немцев". "Она с беспокойством смотрела" на исчезновение Андрюши из дома и плакала, когда его доставляли домой "выпачканного, растрепанного, неузнаваемого". — "Помилуй, Иван Богданыч, — жаловалась она: — не проходит дня, чтоб он без синего пятна воротился, а намедни нос до крови разбил". "Она выплакала глаза", "когда Андрей пропал на неделю". Позднее она приходила в ужас от мысли, что ее сын сделается таким же немецким бюргером, из каких вышел отец, "будет чуть не сам ворочать жернова на мельнице, возвращаться домой с фабрик и полей, как отец его: в сале, в навозе, с красно-грязными, загрубевшими руками, с волчьим аппетитом!" "Она бросалась стричь Андрюше ногти, завивать кудри, шить изящные воротнички и манишки; заказывала в городе курточки; учила его прислушиваться к задумчивым звукам Герца, пела о цветах, о поэзии жизни, шептала о блестящем призвании то воина, то писателя, мечтала с ним о высокой роли, какая выпадает иным на долю..." Она возненавидела даже тележку, на которой Андрюша ездил в город, и клеенчатый плащ, который подарил ему отец, и замшевые зеленые перчатки — все грубые атрибуты простой жизни". "Она забывалась лишь за фортепьяно, за варьяциями Герца". Когда молодой Ш. вернулся в Верхлево после окончания университета, его матери уже не было на свете".